Очерки комплексной логики

        Как бы не определялся предмет логики различными специалистами и направлениями в логике, фактически, ее предметами всегда были и остаются язык как средство познания и само познание, поскольку оно совершается в языке и посредством языка и продукты которого фиксируются в языке. Но в силу переворота, который произошел в логике в конце прошлого и в начале нашего века (возникновение математической логики), логика стала прежде всего и по преимуществу совокупностью определенного рода формальных построений (исчислений) и совокупностью теоретических положений о правилах их конструирования, об их свойствах и взаимоотношениях. Формальные построения, которые по идее должны были бы служить лишь средством (аппаратом) решения определенных проблем логики, приобрели самодовлеющее значение и стали сначала основным ее содержанием, а затем даже превратились в особый объект, изучаемый в логике.
        Формальные построения логики допускают различные содержательные интерпретации. Использование их для описания каких-то элементов языка науки и правил оперирования ими есть лишь одно из возможных использований, хотя генетически оно и послужило предпосылкой их изобретения. Причем упомянутое использование связано со сравнительно сложными абстракциями и допущениями, предполагает некоторое предварительное (не зависящее от формальных построений) понимание тех или иных элементов языка науки. Естественно, при этом встают вопросы о соответствии такого рода внеформального понимания элементов языка науки и формул логических исчислений, избранных для их описания.
        Формальные системы логики суть дедуктивные построения. При создании их первостепенное значение приобретают соображения удобства исследования их свойств, математической простоты, изящества.
        Зачастую соображения, связанные с последующей интерпретацией формальных систем, вообще не принимаются во внимание. Следствием этого является возможность отрыва теоретических построений от эмпирических фактов и несоответствий между этими фактами и интерпретированными некоторым образом формулами рассматриваемых построений. Разрешение же вопросов о том, как поступать с такого рода несоответствиями, требует какой-то системы абстракций и допущений, модификации имеющихся формальных построений и конструирования новых.
        Но и независимо от указанных несоответствий преобладание дедуктивного метода ведет к существенной перестройке способов абстрагирования при “описательном” (“эмпирико-аналитическом”) методе, а значит и к изменению отношения научных положений и эмпирических фактов. Дедуктивные построения уже нельзя рассматривать как продукт непосредственной абстракции от эмпирически данных фактов. Это, скорее, лишь удобные с какой-то точки зрения средства исследования этих фактов. При этом невозможно судить о применимости тех или иных формальных построений в исследовании некоторой предметной области, если о ней нет никаких предварительных сведений и она уже не изучена в какой-то мере на описательном уровне. В современной логике эта сторона дела оказалась сравнительно слабо развитой.
        Приложения математической логики к самим объектам конкретных наук, а не к их языку породили взгляд на логику как на науку, область исследования и приложения которой образует не только (и даже не столько) язык науки, но и предметные области, изучаемые ими (например, электрические сети, системы клеток мозга, числа и т. п.). Вследствие этого значительная часть прежней проблематики логики выпала из сферы ее внимания или, во всяком случае, попала в категорию второсортной.
        Наконец, в связи с только что упомянутым пониманием логики, правила ее стали рассматривать как неуниверсальные, т.е. как варьируемые в зависимости от особенностей предметных областей, изучаемых различными науками. Это выразилось, в частности, в идеях интуиционистской логики квантовой механики. На этой основе развилась чудовищная идеологическая мистификация как логики, так и достижений науки, давших пищу и повод для таких спекуляций.
<...>

        Логика рассматривает язык как совокупность видимых и слышимых слов, т. е. как особого рода материальных “вещей”. При этом обычно игнорируются те, кто создают эти “вещи” и оперирует ими, — назовем их исследователями. Но исключать исследователей при рассмотрении языка не только фактически невозможно, но и неразумно. Многие проблемы логики решаются легче, если явным образом учитывать исследователей, а некоторые важные проблемы вообще неразрешимы без этого.
<...>
        Мы допускаем, что упомянутый аппарат отражения необходим для создания, хранения и использования различных элементов языка. Но деятельность его мы рассматривать не будем. Для нас вообще не будет играть роли все то, что происходит в мозгу и в организме человека (внутри любого отражающего существа или устройства — исследователя). Поэтому если мышлением называть какие-то процессы, происходящие в мозгу человека, то придется признать, что логика не учит мышлению. Она не изучает не только “неправильное” мышление, но и “правильное”. Традиционное определение логики как науки о правильном мышлении имело смысл лишь постольку, поскольку само мышление тавтологически понималось как осуществление логических операций. Короче говоря, с точки зрения логики голова исследователя принимается во внимание не как предмет исследования, но лишь как полезное средство для осуществления некоторых зримых операций со зримыми элементами языка. Исследуя упомянутые операции, логика через них не изучает никаких процессов мышления. Она изучает сами эти операции, а не что-то такое, что скрыто за ними и управляет ими.